Радиообращение рейхсканцлера А. Гитлера к нации от 30 сентября 1942 года.

Мои германские соотечественники и соотечественницы!

Прошёл год с того момента, когда я в последний раз обращался к вам, германскому народу, отсюда. В ретроспективе это вызывает большие сожаления: во-первых, я жалею о том, что не имею возможности чаще обращаться к нации и, во-вторых, я боюсь, что мои речи от этого станут скорее хуже, чем лучше, потому что в этом необходима практика. Моё время, к сожалению, намного более ограничено, чем время моих достойных противников. Натурально, кто может разъезжать неделями по всему миру в широком сомбреро на голове, одетым в белую шёлковую рубашку, и во всякое прочее, тот, натурально, может занять себя произнесением речей куда больше.

Всё это время я действительно был больше занят делами, чем болтовнёй. Кроме того, я, конечно, не могу выступать каждую неделю или каждый месяц. Зачем мне выступать? Что должно быть сказано, будет сказано нашими солдатами. Более того, темы, по которым я мог бы выступать, намного сложнее, естественно, нежели темы бесед моих противников, которые привыкли без умолку трепаться на весь мир прямо от камина, или ещё откуда. Темы моих предполагаемых речей более сложные, поэтому я не считаю нужным заниматься сейчас рассуждениями о будущем. Я считаю, что гораздо необходимее нам озаботиться тем, что требуется от нас в настоящем.

Естественно, очень просто придумать Атлантическую Хартию. Эта чушь, конечно, будет действовать очень недолго, пару лет. Она просто-напросто не выдержит поверки правдой жизни. Есть и другие причины, по которым нашим противникам есть о чём говорить: они внезапно открыли для себя нашу партийную программу, после многих лет тщетных усилий. И теперь мы с удивлением взираем, как они обещают дать миру в будущем почти то же самое, что мы уже дали нашему германскому народу и за что мы — как выяснилось впоследствии — были другими втянуты в войну.

Очень остроумно, когда, к примеру, президент говорит: «Мы желаем, чтобы в будущем никто не страдал от нищеты», или что-то вроде этого. К этому можно добавить только одно: вероятно, было бы куда проще, если бы этот президент, вместо того, чтобы увязать в войне, использовал всю рабочую мощь своей страны для полезного производства и позаботился о своём собственном народе, чтобы не царили нужда и нищета, и чтобы не было 13 миллионов безработных в стране, где всего лишь 10 человек на квадратный километр. Эти люди могли бы всё это исполнить.

Если они сейчас вдруг объявляются миру, как спасители и заявляют: «Мы позаботимся, чтобы в будущем никто не нуждался, как в прошлом, больше не будет безработицы, у каждого человека будет собственный дом», — эти владельцы мировой империи должны были давно добиться этого в своих собственных странах, — то мы уже давно добились этого для себя. Они не открыли ничего, кроме основных принципов национал-социалистической программы.

Теперь, когда я слышу, что говорит этот человек — я полагаю, это был г-н Иден, хотя никто в точности не знает, что за ничтожество говорит оттуда, — когда он теперь говорит: «Вот разница между нами и немцами: немцы верят, мы тоже верим; но немцы верят в то, во что они не верят, тогда как мы верим в то, во что мы действительно верим», то к этому я могу добавить только одно: если они истинно верят в то, во что они, по их утверждениям, верят, то они должны подтвердить эту веру поскорее. Почему они объявили нам войну? Потому, конечно, что их цели не очень-то отличаются от наших. For their aims are certainly not very different from our own.

Мы не только верили во что-то, но и действовали во имя того, во что мы верили! И сейчас мы верим в удар по врагу, пока не будет окончательной победы! Вот, во что мы верим — естественно, мы не найдём общего языка с этими людьми по вопросам «веры».

С тем, кто верит, например, что Намсос (Namsos) был победой, или с тем, кто верит, что Andalsnes был победой, или с тем верит, что даже Дюнкерк был величайшей победой в мировой истории, или с тем, кто верит (мне это всё безразлично), что любая вылазка, которая длится 9 часов — удивительный и ободряющий признак нации-победительницы — с таким нам, с нашими скромными успехами, конечно, никак не сравниться. Чего стоят все наши достижения по сравнению с этим? Если мы продвигаемся вперёд на тысячу километров, это поистине ничто — абсолютная неудача!

Если мы, например, за последние два месяца — на самом деле, война в этой стране может вестись заметно только в течение двух месяцев — вышли к Дону, к низовьям Дона, наконец, достигли Волги, атаковали Сталинград — и его мы тоже возьмём, не сомневайтесь, — это всё ничто. Если мы наступаем на Кавказе, то это тоже ничто. Если мы оккупируем Украину, если донецкий уголь стал нашей собственностью, то всё это ничто. Если мы получаем 65 или 70 процентов русского железа, то это всё ничего, абсолютно ничего. Если мы предоставили германскому народу и, получается, Европе, самую большую житницу в мире — ничто. Если мы гарантировали себе тамошние нефтяные месторождения, это также ничего. Всё это — ничто.

Но когда канадские авангарды с английским хвостиком в качестве придатка прибывают в Дьепп и пытаются там закрепиться — одно можно с болью сказать — быть начисто уничтоженными за девять часов — это одобряющий, удивительный знак неистощимой победной мощи Британской империи! Что в сравнении с этим — наши военно-воздушные силы, мощь нашей пехоты, сила наших танков, что в сравнении с этим — наши инженеры, наши железнодорожные батальоны — и так далее, вся наша гигантская транспортная система, которая покрыла половину континента за несколько — можно даже сказать, за один месяц? Ничто!

Подводные лодки — тоже ничто, конечно. Даже в 1939 году они были ничто. В то время Черчилль вышел и сказал: «Я принёс вам хорошие новости: проблема подводных лодок решена раз и навсегда. Мы потопили больше подлодок, чем их вообще есть у немцев». Или — секунду — не он, нет, то был не Черчилль; то был Дафф Купер. Как я говорил, они все головорезы, один краше другого, не мудрено их перепутать.

То, что мы их выкинули с Балкан, что мы завоевали Грецию, оккупировали Крит, что они отступили в Северной Африке — всё это тоже ничто. Но, позвольте нам сказать, если несколько человек высаживаются где-то, чтобы захватить врасплох наш один-единственный форпост, это — свершения, это — достижения. Любой, кто так думает, не поймёт, во что мы верим. Но если англичане действительно верят в то, насчёт чего они притворяются, что верят — на самом деле — тогда можно только сожалеть об их умственных способностях.

В любом случае, в отличие от этих «свершений», у них тоже есть планы на будущее. Они говорят: «Второй фронт грядёт!». Когда мы наступали на восток, они говорили: «Второй фронт уже в пути! Внимание! Открывается!». Мы, однако, не встали по стойке «смирно», и не собирались, а спокойно пошли дальше. Я не скажу, тем не менее, что мы ничего не делали, чтобы подготовиться к открытию второго фронта. Когда г-н Черчилль говорит: «Мы хотим заставить немцев беспокоиться, думая о том, где и когда мы высадимся», я отвечаю г-ну Черчиллю просто: «Вы пока не причинили мне никакого беспокойства».

Но он прав, говоря, что мы должны думать об этом. Если я имею дело с грамотным противником, грамотным в военном отношении, я могу вычислить довольно точно, где он атакует. Но когда некоторые лица — военные идиоты, никто не может знать, никто не может знать, где они будут атаковать. Они могут предпринять что-нибудь совершенно безумное, и это весьма печальный факт — раз эти люди больны умом, или бесконечно пьянствуют, никто не знает, чего от них ждать.

Поэтому мы, естественно, должны быть готовыми повсюду, и я могу гарантировать г-ну Черчиллю, действительно ли он выбрал, или нет — в ясном уме и с военной проницательностью — место, где откроет второй фронт; неважно, где он найдёт точку высадки — общественное мнение в Англии уже разделилось в этом и это отныне будет совершенно ясно — он сможет назвать удачной высадку где угодно, если ему удастся продержаться там девять часов.

С моей точки зрения, в этом, 1942 году, решающее, судьбоносное испытание для нашего народа уже позади. Оно было зимой с 41-го на 42-й. Теперь я могу сказать, что в ту зиму германский народ и особенно его вооружённые силы колебались на весах Провидения. Худшего времени не было и не будет. То, что мы одолели эту зиму, этого «Генерала Зиму», то, что германские фронты стояли насмерть, и то, что этой весной, то есть, ранним летом мы снова смогли наступать, это — я верю — доказательство того, что Провидение осталось довольно германским народом.

Это было очень трудное и очень тяжкое испытание. Вы все это знаете. И, несмотря на это, мы не только преодолели эти тяжкие времена, но и сумели очень спокойно сформировать ударные дивизии, новые моторизованные и танковые соединения, которые были предназначены для возобновления наступления. Это наступление сейчас развивается совсем не так, как могли предположить наши враги. Нет необходимости следовать их формулам, потому что сейчас их формулы к добру не приведут.

Я думаю, что если мы оглянемся на прошедшие три года, то останемся удовлетворёнными. Всегда ставились очень трезвые задачи. Часто — очень смелые, когда требовалась смелость. Вынужденные — когда нас вынуждали. С оглядкой — если у нас было время. Осторожные — когда мы были уверены, что нужно быть предельно осторожными, но мы были очень храбрыми — когда только храбрость могла спасти нас.

На этот год у нас была очень простая программа. Первое. При любых обстоятельствах удерживать то, что должно быть удержано. То есть, позволить другим наступать там, где мы сами не намеревались идти вперёд, до тех пор, пока они хотят наступать. Неустрашимо держаться и ждать, кто первый ослабеет.

Второе. Непрерывно атаковать там, где необходимо атаковать. Цель предельно ясна: уничтожение международных наймитов капитализма, плутократии и большевизма. Этой величайшей опасности современности, нависшей над германским народом, мы противостояли в этом году, и должны противостоять в будущем.

И здесь мы задумали кое-какие шаги, я могу рассказать о них очень коротко, буквально в виде тезисов, чтобы вы знали, чтобы каждый немец знал, что сделано за эти несколько месяцев. Первой задачей было сохранить наше преимущество на Чёрном море и окончательно очистить Крымский полуостров. Две битвы — битва за Керчь и битва за Севастополь — помогли решить эту задачу. Если за три этих года наши противники, скажу я, достигли только одного, единичного подобного успеха, нам вообще не о чем с ними говорить, потому что они не стоят на земле, а витают в облаках. И подняты они туда ничем иным, как только их фантазиями.

После того, как мы разобрались с этим, появилась необходимость ликвидировать Волховский выступ. Мы его раздавили, враг был уничтожен, либо пленён. Тогда подоспела новая задача — подготовка к крупному наступлению на Дону. Тем временем враг поставил перед собой важную оперативную цель, а именно — осуществить прорыв от Харькова до Днепра, чтобы, таким образом, развалить весь наш южный фронт.

Вы, возможно, ещё помните, с каким энтузиазмом наши противники преследовали свою цель. Закончилось всё это тремя сражениями и полным уничтожением более чем 75 дивизий нашего русского врага. После этого последовал первый удар нашего великого наступления. Задачи были такие. Первое: отнять у врага последние хлебные области. Второе: отнять последний имеющийся у него уголь, который может быть переработан в кокс. Третье: продвинуться к его нефтяным месторождениям и овладеть ими, или, по крайне мере, изолировать их.

Пятое: атака должна была продолжиться, чтобы перерезать его последнюю и самую широкую коммуникационную артерию, а именно — Волгу. А там возникали новые цели в регионе между излучиной Дона и Волгой, и локальная цель — Сталинград, не потому, что этот населённый пункт носит имя Сталина, — это, в общем, для нас безразлично — а исключительно потому, что это стратегически важный пункт. Нам было совершенно ясно, что лишиться Днепра, Дона и Волги, как коммуникационных линий, для России тоже самое, — или даже хуже — что для Германии потерять Рейн, Эльбу и Одер, или Дунай. По Волге, этой гигантской реке, за шесть месяцев было отправлено приблизительно 30 миллионов тонн грузов. Это соответствует годовому грузообороту Рейна.

Было перерезано. Перерезано и будет перерезано ещё некоторое время. Неминуемая оккупация Сталинграда утвердит и разовьёт эту гигантскую победу и, будьте уверены, после этого никакому человеческому существу не под силу потеснить нас оттуда.

Но теперь я должен обратить ваше внимание на седьмое: следующая задача, которая непосредственно стоит перед нами, это, естественно, организация оккупированной нами огромной территории. Поэтому мы не сетуем, что прошли так много тысяч километров, а стремимся сделать эти обширные территории безопасными в военном отношении и, в более широком смысле, не только безопасным источником сырья и продовольствия для нашего народа, но и для поддержки всей Европы.

В свете этого, прежде всего в порядок должно быть приведено транспортное сообщение. Англичане тоже многого добились в этой сфере. Например, они построили железную дорогу из Египта до Тобрука, которая сейчас нами замечательно используется, несмотря на то, что построили они её действительно в краткие сроки. Что это означает по сравнению с железными дорогами, которые должны построить мы? И мы действительно хотим их построить для себя, а не для русских.

Мы уже восстановили и восстанавливаем сейчас десятки тысяч километров железнодорожных линий — благодаря энергии, опыту и самоотверженности десятков тысяч германских солдат, инженерных железнодорожных групп, людей из организации Тодта, других организаций, к примеру, имперскому Трудовому фронту.

Эта обширная сеть коммуникаций на сегодняшний день в основном переведенная на германскую рельсовую колею, была совершенно разрушена. Даже не сотни, а тысячи мостов должны были быть построены заново, взорванные секции — убраны, разъезды восстановлены. Всё это делалось последние несколько месяцев и, принимая во внимание обстоятельства, будет завершено в пределах нескольких недель.

Сейчас, мои товарищи-по-партии, вы поймёте одну вещь. На стороне наших противников есть люди, которые спрашивают: «Почему вы вдруг остановились?». Потому что мы благоразумны, потому что мы — позвольте нам сказать — не бежим до Бенгази, или ещё дальше, чтобы после бежать обратно; мы где-нибудь останавливаемся и налаживаем наши коммуникации — столько времени, сколько нужно. Естественно, те, у кого нет военного образования, этого не понимают. Поэтому успеха у них нет. А вот все те, кто получил хотя бы самое поверхностное военное образование, согласятся, что захватить площадь, какая захваченная нами — всего за несколько месяцев — абсолютно уникальное явление в мировой истории.

Я говорю это ещё и потому, что может быть среди нас могут отыскаться некоторые самодовольные старые реакционеры, которые ляпнут: «В самом деле, а что тут плохого? Они бездействуют уже неделю». «Да, мои дорогие старые самодовольные реакционеры, вы ошибаетесь. Почему бы вам не отправиться туда и не попробовать «отрегулировать движение»? Германский народ — я знаю — безгранично верит своему военному руководству и в силу своих солдат. Он знает наверняка, что без причин паузы не будет.

Мы не только приводим в порядок наши коммуникации, но должны также строить дороги — потому что на благословенной земле пролетариев и крестьян нет дорог, за исключением некоторых фрагментов. Так что, они должны быть построены. Действительно значительные дороги там строятся впервые — нашими организациями. Во многих регионах дороги должны проходить через болотистые участки, на которых ранее дорожное строительство считалось в целом невозможным. Если кто-то сейчас говорит: «Русские же проходят через болота» — ну, русский своего рода болотный человек. Мы должны признать это. Он не европеец. Для нас просто-напросто тяжелее продвигаться по этим болотам, чем для этой нации, рождённой в болотах.

Во-вторых, мы должны организовать там сельское хозяйство. Доказательство: территория должна быть, наконец, освоена, а это не так уж просто, это не вопрос — что посеять, и что пожать, это вопрос практической целесообразности освоения этой территории. Это значит, что продукция будет доставляться по железнодорожным бесчисленным веткам; мы можем корректировать всё сельское хозяйство по частям; что тысячи тракторов, которые были повреждены или уничтожены, будут заменены или отремонтированы, или мы найдём им другую замену.

И я лишь могу вам сообщить, что объём выполненных работ — огромен. В то время, как фронт продвигается вперёд, часть солдат сражается в нескольких километрах позади линии фронта, с косами и серпами. Они возрождают поля, а за ними — наши девушки из Трудового фронта и их сельскохозяйственные организации.

И когда всякие дебилы — я по-другому их не могу назвать (возьмём Даффа Купера или Идена, или кого-нибудь похожего, если угодно) — говорят: «Немцы совершили большую ошибку, войдя на Украину, не говоря уже о Кубани», то скоро они поймут, сделали ли мы ошибку, заняв эти хлебные регионы.

Во-первых, если даже самые наискромнейшие плоды этих деяний прибавятся к нашему, уже и так хорошему достоянию — уже не зря я говорил. Но, будьте уверены, мы только начали. Весь прошлый год был сражением. Ужасная зима. И вот теперь мы сражаемся снова. Но даже за будущий год этот регион будет полностью реорганизован и англичане путь задумаются над этим. Мы сейчас понимаем, как всё обустроить.

И, наконец, далее нужно организовать общую экономику, для того, чтобы вся экономика в целом начала работать. Тысячи предприятий и фабрик, консервных заводов и так далее, мельницы и так далее, всё должно заработать снова. Всё это было разрушено.

Затем — добыча полезных ископаемых. Недра должны эксплуатироваться. Чтобы этого добиться, нужна электроэнергия и если бы вы только видели, скажу я вам, какая работа там ведётся, и что мы создали, и насколько точно нам известен день, когда вся работа будет выполнена; день, когда поступит электроэнергия, как много тысяч тонн угля в день мы будем добывать к определённой дате, и насколько больше будем добывать к другой запланированной дате. Нам больше не придётся доставлять уголь из Германии на Восток, напротив, мы построим там наши собственные индустриальные государства... Тогда бы вы поняли, что даже в то время, когда очевидно ничего не происходит, на самом деле вершатся великие дела.

Далее — проблема освобождения народных масс от большевистского гнёта, который духовно даже сегодня держит миллионы людей в отчаянии и, более того, в страхе, о природе которого в Германии и других странах не имеют понятия. Страх перед комиссарами. Страх перед ГПУ, страх перед режимом, которым ещё полны миллионы людей. Страх постепенно будет вытравляться, и уже во многих регионах, всё их население — миллионы людей — работают с нами сообща; а других регионах — уже сражаются в наших рядах, на нашей стороне.

Результат всей этой невиданной деятельности — о которой я рассказал вам в нескольких словах — огромен. В то время, пока мы на севере Европы, на западе, и на всех других фронтах стоим в обороне, мы делаем в высшей степени всё, чтобы организовать Европу для войны — для этой войны.

Конечно, вы знаете, что наши враги постоянно совершают чудеса, — о! — конечно, если они строят танк, то это лучший танк в мире; конечно, если самолёт — то лучший в мире. Когда они строят орудие, одно ничтожное орудие, то нет орудия превосходнее, это самое удивительное орудие в мире. Они создают новый автомат, или новый автоматический пистолет. Это чудо-пистолет. Они говорят, что этот пистолет — наивеличайшее изобретение в мире.

Но если бы вы взглянули на это барахло, то скажете, что германскому солдату не стоит даже касаться этого. Во всём они нас превосходят. Конечно, они превосходят нас своими несравненными генералами. Они превосходят нас в личной храбрости своих солдат. Конечно, англичанин справится с тремя немцами, запросто. Только, к сожалению, он не может их найти, не так ли?

Они превосходят нас в вооружении. Что такое немецкий танк по сравнению с английским, не говоря уже об американском, и так далее? Чего стоит немецкий самолёт по сравнению с одним из их самолётов? Но, в любом случае, величайшие герои этой войны будут вписаны в книгу истории на нашей странице. И при этом история будет справедлива и правдива.

Далее, на нас работает дальнейшее развитие наших альянсов, сотрудничество с нашими союзниками, прежде всего с самым старым нашим союзником, с Италией. Мы сражаемся совместно не на одном фронте, а на целом ряде фронтов. И это хорошо, потому что показывает — все надежды наших врагов на распад этого союза — идиотизм, безумие.

Мы прекрасно знаем, что случилось бы с двумя нашими странами, если бы враги достигли их сумасшедших и идиотских целей; из этих целей нам ясно, какая бы ждала судьба германский и итальянский народы, нам ясно также, какая судьба ждала бы всю Европу, если бы другой мир когда-нибудь одержал победу.

Когда они говорят сегодня: «Да, конечно, тогда бы мы защитили Европу от большевизма», я только одно им могу сказать в ответ: «Пусть лучше Англия подумает, как ей самой защититься от большевизма». Мы не нуждаемся в её защите! Мы вымели большевизм из Европы, и уничтожаем его за пределами Европы. Это мы доказали.

Я предрекаю мрачную судьбу для страны, в которой архиепископы освящают массы, а на одной стороне их алтарного одеяния при этом — символ большевизма. Мы лучше знаем, к чему это приводит. Англичане в этом убедятся. Возможно, судьба накажет их так же, как наказала старую Германию за мысль, что с этими людьми можно иметь дело. Германия и Италия, также как Испания и ряд других европейских наций, вроде Румынии, решили эту проблему. Решит ли её остальной мир, покажет эта война.

Но остальной мир не позаботится о нас — будьте уверены. Если мы посмотрим на всех наших союзников, которые сражаются на нашей стороне, румын и венгров, хорватов и словаков, финнов на севере, испанцев, и так далее; когда мы посмотрим на них, то можем с полным правом сказать, что это настоящий европейский крестовый поход.

Добавим германцев-добровольцев нашей элитной вооружённой гвардии и легионы из отдельных европейских государств. Европа действительно объединилась, как объединялась в древние времена против нашествия гуннов или монголов.

Япония так же, как и мы, вошла в войну. Конечно, она терпит лишь поражения, конечно, японские генералы ничего не стоят перед этими несравненными героями, этими знаменитыми английскими генералами, не говоря уже об американских.

Мак-Артур! Что за генерал! Что за мелочь японцы по сравнению с ним! Только эти японцы взяли Гонконг и стали повелителями Сингапура, и овладели Филиппинами, и обосновались в Новой Гвинее — и они овладеют Новой Гвинеей полностью — и оккупировали Яву с Суматрой.

Но, конечно, всё это — ничто перед бесконечными победами Англии и Америки. Битвы, морские битвы, каких мир ещё не видывал. Только Рузвельт, естественно, не скажет ни слова о потерях, ни в коем случае он не будет искренним и никогда не скажет то, что думает. Мы знаем таких героев слишком хорошо. Сегодня мы — на самом деле всемирный союз, не только неимущих, но всех народов, борющихся за честь и порядок, народов, предназначенных уничтожить самую мерзкую коалицию, которую когда-либо лицезрел мир.

Говоря об этом, я должен добавить кое-что ещё. Я уже упоминал, что с 1939 года ни Черчилль, ни Дафф Купер не в состоянии полностью уничтожить германские подводные лодки. Теперь там больше нет подлодок. Но время от времени, снова и снова раздаются донесения: «Вот сейчас они окончательно уничтожены». А успехи наших подлодок, поддерживаемых героическими усилиями наших военно-воздушных сил, растут из месяца в месяц.

Сейчас наши противники объясняют: «У нас неистощимые ресурсы для обороны. Мы используем новые методы. Британские и американские гении изобрели новые машины, с помощью которых мы одолеем эту опасность». Я могу сказать только одно: Германские гении тоже не бездельничают. Мы тоже работаем. Наши подводные лодки превзошли все свои прежние достижения, и я уверяю джентльменов, так и будет впредь. Мы шагаем в ногу со временем, будьте уверены. Мы непрерывно производим оружие, особенно новое оружие. До этого времени каждый год у нас появлялось новое оружие, лучше вражеского. Так будет продолжаться и в будущем.

Так же мы можем, обобщив суммарные результаты, подтвердить, что последние месяцы этого года были успешными и мы также уверены в успехе относительно будущего. Теперь, конечно, помимо второго фронта у них есть другой метод. Человек, который придумал бомбить мирное невинное население заявляет, что скоро бомбёжки против Германии будут очень резко усилены.

Я хочу сказать тут одну вещь: в мае 1940 года г-н Черчилль впервые применил бомбардировщики против германского гражданского населения. Я делал ему предупреждения с того времени в течение четырёх месяцев, но, конечно, безрезультатно. Тогда мы ударили и, действительно, ударили настолько сильно, что он принялся кричать, что это варварство, что это ужасно! Англия должна воздать ему за это. Человеку, на чьей совести всё это. Но по сравнению с главным поджигателем этой войны, Рузвельтом, Черчилль может смело называть себя невинным.

Сегодня они применяют бомбардировки и я хочу сейчас сказать одно: придёт час и мы ответим. Может быть, оба главаря этой войны и их еврейские покровители и не будут скулить и корчиться, если Англия кончит намного ужаснее, чем начала.

На заседании Рейхстага первого сентября 1939 года мы провозгласили две вещи. Первое: теперь, когда втянули в эту войну, какая бы военная сила против нас не применялась, и сколько бы времени не продлилась война, нас не завоевать никогда; второе: если еврейство развязало международную мировую войну, чтобы изгнать из Европы арийские нации, то не арийская нация будет выметена из Европы, а еврейство.

Они втягивали нацию за нацией в эту войну. Люди, которые дёргают за ниточки этого спятившего человека в Белом Доме, сумели втянуть одну за другой нации в эту войну. Но одновременно волна антисемитизма катилась от нации к нации. И будет катиться дальше. Вступившие в эту войну страны одна за другой станут однажды антисемитскими.

В Германии евреи в своё время смеялись над моими пророчествами. Не знаю, смеются ли они до сих пор, или уже не склонны смеяться, но ручаюсь, что они прекратят смеяться везде. Мои пророчества оказываются верными.

Исторические успехи последних месяцев были настолько огромными, что нужно хорошенько подумать о тех, кому мы обязаны этими успехами. Иногда читаем в газетах о великих победах, великих битвах и окружениях, но часто неделями мы не читаем ничего, кроме «продолжаются операции», или «операции развиваются благоприятно», или «на таком-то и таком-то фронтах без перемен» или «на другом фронте атаки были отражены». Мои товарищи, вы понятия не имеет, что скрывается за этими простыми словами в сводках верховного командования вооружённых сил. Сводки должны быть краткими. Тут мы должны постараться дать справедливую оценку частным делам и их важности в целом.

Это значит, что сражаться в бою, имеющем малое значение для исхода войны в целом, для германского солдата не легче, чем участвовать в решающем сражении. Всегда есть человек и есть его жизнь. Часто сотни тысяч храбрых солдат всех родов войск — в сухопутных войсках, в пехоте, в инженерных войсках, в артиллерии, в частях элитной вооружённой гвардии, в эскадрильях военно-воздушных сил или в море, на наших военных кораблях — над водой и под водой — все они не раз, зачастую на протяжении нескольких дней, должны рисковать своими жизнями, а после вы читаете — всего лишь «оборонительные бои», или «вражеские атаки отражены», или «прорвавшийся враг уничтожен», или «прорыв завершён», «продвижение там-то и там-то», «форсированы такая-то и такая-то реки», «захвачены такой-то и такой-то города».

Вы не понимаете, сколько сокрыто под этими словами человеческого героизма, а также человеческой боли и страданий и, мы можем сказать, зачастую волнения, конечно — смертельного волнения со стороны тех, которые, особенно впервые, стоят пред жребием Божьим на этом высочайшем суде.

Об этом легко читать, но понять бесконечно трудно. Это похоже на то, как после Мировой войны возвратилось домой множество солдат, и у них спрашивали: «Ну, как оно в действительности было?». И они осознали, что не могут ничего объяснить кому-нибудь, кто не пережил этого. Не могут рассказать. Тот, кто не пережил это сам, не поймёт, что это, он не может этого понять, и ему никто не сможет рассказать об этом; по этой причине многие хранили молчание и не говорили ничего, потому что чувствовали: «Ты не сможешь описать, как оно было в действительности». И это особенно верно, когда против тебя — варварский, звероподобный противник, — как сейчас на Востоке; противник, который знает, что никакой пощады ему не будет; противник, набирающий солдат не из людей, а практически из зверей.

За этими сухими сообщениями — бесконечное страдание, бесконечная преданность, бесконечный героизм, бесконечная энергия. Когда вы читаете, что кто-нибудь награждён Рыцарским крестом, то в местной прессе даётся очень краткое описание подвига. И огромные массы наших людей не могут себе представить, что в действительности скрывается за этим описанием.

Невозможно со стороны понять точно, что означает, когда пилот сбивает 30, 40 или 50 самолётов, когда он сбивает 80, когда он сбивает 100, — это не 100 сражений, потому что каждый раз он рискует жизнью тысячекратно, — или когда он наконец сбивает 150, или 180, или 200 самолётов, больше, чем когда-либо было сбито в прошлой войне.

Или когда командиры подводных лодок атакуют снова и снова, когда командиры одних и тех же подлодок раз за разом выполняют свой долг; когда тральщики выполняют свой долг, — это непрерывное служение, многие недели и месяцы постоянной самоотверженности, о котором газета сообщает одним предложением.

Если мы помним об этом, то должны понимать, — что бы ни делала родина, она не сможет отблагодарить своих солдат в полной мере. И это касается не только наших солдат, но и солдат других наций, союзных нам, которые сражаются на нашей стороне.

Есть ещё кое-что, что необходимо упомянуть, а именно — германская армия не сражается как, скажем, английская. Мы не посылаем других в особенно опасные места, но считаем своим долгом, назначением, честью нести это кровавое бремя наравне со всеми. У нас нет никаких канадцев и австралийцев, чтобы таскать для нас каштаны из огня, потому что мы сражаемся плечом к плечу с нашими союзниками, как с лояльными, исключительно благородными партнёрами.

Но мы считаем, всё это необходимо, потому что после этого сражения возможно, самого трудного в нашей истории, мы достигнем мечты, которая всегда реяла над национал-социалистами, прошедшими Первую Мировую войну — великая Империя, как сообщество людей, близких друг другу и в горе, и в радости.

Эта война породила великое и яркое явление — великое товарищество. То, за что всегда боролась наша партия — сформировать сообщество людей с опытом Первой Мировой войны, — осуществилось.

Вся германская раса разделяет ответственность за это. Иначе основание великой Германской империи было бы только законодательным актом. На деле же это вечный документ, подписанный кровью всех немцев, документ, который никому не уничтожить, против которого вся болтовня наших врагов будет полностью неэффективна, но, прежде всего, это документ, дающий государству не только форму правления, но внутреннюю суть. Обратите внимание, когда читаете о представлении к Рыцарскому Кресту простого человека — капрала или офицера военного времени, главного сержанта или лейтенанта, или генерала; когда вы видите, как продвигаются по служебной лестнице наши молодые офицеры, — национал-социалистическое общество начинает проявляться в полной мере. Больше не нужно никакого свидетельства о рождении.

Нет прежней основы в жизни, нет никакой концепции капитала, нет никаких корней, нет больше так называемого образования прошлых времён. Есть только один стандарт ценности — стандарт прямого, храброго, преданного человека, способного человека, человека, принимающего вызов своего предназначения, пригодного быть лидером своего народа. Вот реальность — старый мир разрушен до основания. В горниле этой войны рождается на крови общество — надежда старых национал-социалистов, прошедших последнюю войну, передавших нации наше кредо.

И, возможно, величайшее благословение для нашего народа в будущем в том, что мы выйдем из этой войны улучшив наше общество и избавив наше общество от многих предубеждений; в том что после этой войны станет ясно, как верна партийная программа нашего движения и насколько правильным был национал-социалистический подход: никакое буржуазное государство не переживёт этой войны. В этом случае, рано или поздно, каждый должен определиться, на чьей он стороне.

Только тот, кто способен сплотить свой народ в единое целое, не только политически, но и социально, выйдет победителем из этой войны.

Тем, что мы, национал-социалисты, заложили эти основы, мы обязаны, я лично обязан, опыту первой Мировой войны. Но благодаря тому, что великая Германская империя должна сражаться в этой — второй — войне, однажды станет возможно укрепить и углубить эти основы.

Именно поэтому я сегодня убеждён, что они, последние останки прошлого, которое их ничему не научило, которые надеются, что помогут праздные разговоры, или случай — возможно — они испытают новый классовый рассвет в их мире, опечалятся и потерпят кораблекрушение.

Мировая история извергнет их, словно их вообще не было. Даже смешно им бороться против судьбы. Впрочем, как солдат, вернувшийся с великой войны, я когда-то разъяснил эту мировую философию германскому народу и заложил основы партии.

Вы верите, что какой-нибудь немец может предложить возвратившемуся с победой с этой войны солдату какую-нибудь другую, не национал-социалистическую, Германию — в свете реального воплощения наших идей относительно построения истинного общества? Это невозможно. И в будущем это будет, без сомнения, главной выгодой от этой войны. Расширение территории — не решающая вещь, но решающая вещь есть заполнение этой территории тесно связанными, сильными людьми, которые должны признавать, что это — наиболее существенный принцип.

Среди этих людей любой солдат носит маршальский жезл в своём ранце, не только в теории, но и на самом деле; среди этих людей для каждого гражданина открыта любая дорога, какую только могут ему открыть его гений, предприимчивость, храбрость, трудолюбие или опыт.

Сейчас я хочу обратиться к труженикам тыла. Там тоже тяжело. Германский рабочий упорно трудится. Прошлой весной, когда встал вопрос о производстве нового оружия для обороны, я отмечал, что на многих заводах рабочие не только работали по 10 или 11 часов в день, но даже отказывались от воскресного выходного дня — целыми неделями, месяцами, — чтобы только дать фронту оружие!

Должен сказать, что германский рабочий вообще совершает великий подвиг, он предан нашему государству, руководству и, прежде всего, своим солдатам, своим товарищам и коллегам по труду. Я должен сказать, что только так население страны может выполнить свой долг — миллионы германских женщин задействованы на производстве, а каждая крестьянка сегодня работает за двоих мужчин.

И, наконец, я должен отметить, что даже наши работники умственного труда полностью самоотверженны, миллионы их каждодневно жертвуют свои мысли и дух, они изобретают, работают, чтобы вооружить нацию и чтобы никогда не подвести фронт, как в 1918.

Если я могу сказать сегодня тылу, что он может быть спокоен на востоке и на западе, на севере и на юге, потому что германские солдаты на фронте стоят непоколебимо, тогда я говорю и фронту — германский солдат, ты можешь быть уверен: за тобой — крепкий тыл, который никогда не оставит тебя в беде. И это не пустая фраза. Хорошие наши люди изо всех слоёв общества спаиваются в единое нерасторжимое общество и это общество снова покажет себя, особенно — в большой помощи, которую мы должны оказать этой зимой фронту.

Я уже отмечал, что мы могли бы пойти другим путём, но не сделали этого из простого соображения: чтобы лучше познакомить каждого соотечественника с непосредственными задачами, стоящими перед страной и, таким образом, заинтересовать этого индивидуума; но, прежде всего — напомнить более удачливым людям о страданиях менее удачливых, показывать им непрерывной пропагандой, что должно делаться, чтобы действительно стало возможным говорить о сообществе людей в истинном смысле этого слова. Это не значит, что нужно пудрить мозги, но, в конце концов, каждый индивидуум должен посвятить всего себя службе этому сообществу, и никто не имеет право избегать этой работы, тем более в то время, когда миллионы других защищают это сообщество, проливая свою кровь.

Я адресую это обращение всему германскому народу — от имени его солдат, прежде всего, а также от имени тех, кто жертвует собой на оружейных заводах, на полях, или где-нибудь ещё.

Но в этот час я также хочу заверить вас, что мы беспощадно уничтожим каждого саботажника. Несколько недель назад одна английская газета, в час просветления, написала очень верно — нельзя смеяться над германской кампанией зимней помощи. Там говорится, что если в Англии человек обогащается за счёт других, то он просидит несколько недель или месяцев в тюрьме, а потом живёт лучше, чем любой солдат на фронте; но любой, кто предаёт общество в Германии — фактически на пути в могилу. Эта газета права.

В то время, когда лучшие представители нашей нации кладут свои жизни на фронте, нет места для преступников, или ни к чему не пригодных людей, которые разлагают нацию. Кто бы не получил прибыли от имущества, предназначенного для наших солдат, может рассчитывать на безжалостное устранение. Кто бы не получил прибыли от вещей, собранных для наших солдат — в том числе и бедняками — пусть не рассчитывает на любезное обхождение.

Каждый немец должен знать — всё, что он даёт своим солдатам или страдающему тылу — действительно достаётся тем, кому предназначается. И, прежде всего, ни один преступник не должен питать иллюзий, что преступление спасёт его от войны. Мы позаботимся о том, чтобы не одни только достойные люди погибали на фронте, но чтобы преступники и недостойные в тылу не пережили этого времени.

Я не желаю, чтобы немецкая женщина, которая, может быть, идёт домой с работы ночью, испытывала тревогу за свою безопасность — из-за преступников или всяких лоботрясов. Мы устраним эти отдельные недостатки. Мы устранили их в целом, и германский народ обязан этому факту тем, что это лишь отдельные недостатки. Я думаю, что действую в духе обеспечения целостности нашего общества, но, прежде всего, во фронтовом духе. Солдаты имеют право на то, чтобы в то время, когда они рискуют жизнями на фронте, их семьям, жёнам и другим родственникам, дома ничего не угрожало. Я ручаюсь перед фронтом, что немецкий тыл с безграничной храбростью переносит войну, даже там, где война обрушивается на него со страшной серьёзностью.

Я знаю город во Фризии. Я хотел эвакуировать его давным-давно, потому что его снова и снова бомбили. Я хотел переправить в безопасное место детей и женщин. Но они снова и снова возвращались в свой город и не хотели покидать его, хотя город серьёзно страдал.

Там тоже были бесчисленные примеры героизма, не только со стороны мужчин, но и женщин. И не только женщин, но и мальчиков, которым едва исполнилось пятнадцать, шестнадцать или семнадцать лет. Они брались за работу всем своим существом, осознавая, что являются единым обществом в этой войне, держась друг за друга и очень хорошо понимая, что либо они вместе выживут и победят, либо вместе будут уничтожены.

Если солдат не знает этого, не ожидайте от него, что он будет рисковать жизнью в этих мрачных обстоятельствах. В то же время и тыл должен понимать это, чтобы правильно определить размер своего вклада.

И поэтому я ожидаю, что новая «Зимняя Помощь» будет особенно сильным подтверждением этого несгибаемого духа сообщества, что нация даст всему миру свидетельство, истинный плебисцит, свидетельство их самопожертвования, которым она заявит: «Мы стоим за нашими солдатами, как наши солдаты стоят перед нами. И все мы вместе стоим перед нашим народом и нашей Империей и ни при каких обстоятельствах не капитулируем!»

«Пусть наши противники ведут эту войну, пока они в состоянии делать это. То, что мы можем сделать для того, чтобы побить их, мы, конечно, сделаем. То, что они когда-нибудь будут бить нас — невозможно и не стоит обсуждения».

Национал-социалистическая Германия и союзные её воле державы выйдут из этой войны с великолепной победой, как молодые нации, как истинные народные государства!